— Как посмели! — ревел ад'Тар. — Нееловский пакт нерушим! Это невозможно!
— Это оно, — с ледяным спокойствием произнес Кайер. — Какие еще нужны доказательства? Невозможное становится возможным. В Башне — враги.
— Витольд и Роберт, возглавьте оборону. Если придется, обеспечьте отступление братьев через потайные ходы, — приказал магистр. — Кастор ди Тулл! — Старший экзекутор выпрямился. — Я приказываю тебе защищать пленницу. До последней возможности и невзирая ни на что! Если небо будет падать, ты должен его удержать. Но если она попадет в чужие руки… убей ее. Тогда у нас будет время для того, чтобы… У нас будет время… Иди!
Кастор кивнул и выбежал прочь.
За его спиной взревел человек-медведь. Сухой речитатив Кайера резал слух, взламывая печати на четках-заклинаниях. Проклятые южане еще пожалеют, что осмелились напасть на орден. Тем самым они объявили войну Уру, Блистательному и Проклятому, и Лютеции, не говоря уже о легких на подъем Мятежных князьях Фронтира.
А Башня устоит! Для того чтобы уничтожить орден, потребуется больше, чем армия!
…солнце.
— Ту-иииип! Ту-ииииип!
На редкость неприятный звук.
«Желающий в совершенстве овладеть искусством полководца…»
— Твип!
Бокал с вином покачнулся. Я придержал его ладонью, затем перевернул страницу.
«…должен усвоить две вещи. Первая, наиважнейшая для разумного военачальника…»
При такой погоде зажечь светильники я не позволил — дневной свет приятнее — и читал, сидя у окна. Трактат «О войне» великий Роланд Дюфайе, герцог Эмберли, написал в дурном расположении духа. Хлесткие выпады в адрес лютецианского Совета четырех; раздражение, с которым Эмберли упоминал своего главного противника — герцога Виктора Ульпина; едкая горечь примечаний. И в то же время — четкие и ясные теоретические выкладки, железная логика, отточенный и холодный разум. Отправив Эмберли в ссылку, Лютеция лишила себя великого полководца.
«…война — путь обмана».
— ТВИ-ИП!
Поезд остановился, меня едва не выбросило из кресла. Бокал опрокинулся, вино залило белую скатерть. Проклятье!
Я вскочил. Кроваво-красное пятно росло на глазах. Нет уж, никакого больше сантагского вина…
Голоса. Крики…
Блеснуло. За окном пробежал человек в шлеме и с аркебузой в руках. За ним второй. Потом еще несколько.
— Что за…?
Я положил книгу на кресло. Накинул камзол поверх рубашки, но зашнуровывать не стал. К хаосу! Благородные дамы, если таковые обнаружатся в соседних вагонах (лучше бы, конечно, в моем, но — не повезло), простят мне нарушение приличий… Или не простят, что с благородными дамами тоже иногда случается. Впрочем, наплевать. Сейчас меня гораздо больше интересует, почему поезд остановился. Посреди чистого поля, ни деревеньки захудалой, ни станции какой завалящей…
Перевязь с пистолетом на плечо, шпагу на пояс, и — вперед, за объяснениями.
В коридоре мне навстречу шагнул человек, поклонился.
— Мессир граф?
— А, Берни, — сказал я. — Вас я и ищу.
— Всегда рад помочь, мессир граф.
Берни снял кожаный шлем с забралом из темного стекла. На мокром лбу осталась красная полоска. Серые глаза чуть-чуть слезятся. Берни, как проводнику «золотого» вагона, хотя бы шлем положен. Не представляю, что с глазами у проводников из дешевых вагонов.
— Жуткое солнце сегодня, Берни.
— Вы совершенно правы, мессир граф. Желаете знать, почему стоим?
— Желаю, Берни. Я видел солдат. Кажется, из охраны поезда. Что-то серьезное?
— Неизвестно, мессир граф. По вагонам передали: срочная остановка. Пока больше ничего.
— Это надолго? — спросил я без особой надежды. Если надолго, Лота меня убьет.
— Простите, мессир граф, не могу знать.
Я кивнул проводнику и прошел к выходу. Дверь отворилась легко и бесшумно, словно… зачарованная? Нет, никакой магии. По крайней мере, никаких заклятий на двери не чувствовалось.
Я спрыгнул на насыпь и зашагал вдоль состава.
Срочная остановка, говорите?
Неужели — засада? На гильдейский поезд? В котором, между прочим, господа маги вполне могут путешествовать — а это ведь не шутка! Порталы, как известно, колдовской талант не любят. Могут руки с ногами или, того хуже — некий прыщавый нос с известным местом перепутать. Поэтому господам магам одна дорога — Свинцовая тропа, по которой големы поезда тянут. От Ура до Лютеции за шесть дней — недорого, с полным комфортом. И руки-ноги на месте, что тоже приятно. С порталами по скорости не сравнить, но быстрее, чем лошадьми.
— Что случилось? — спросил кто-то. Я отмахнулся, не глядя.
Чем ближе к голове поезда, тем больше народу. Гвалт стоит… «Господин хороший! Скажите хоть вы…» Вагон номер четыре: грубо сколоченная деревянная коробка, окна — щели, какие-то узлы лежат на насыпи. Дородная селянка в чепчике смачно уплетает вареное яйцо, скорлупа на подоле.
— Erstellt euch! — раздается команда.
У следующего вагона толпа наблюдает за действиями стрелков. Как только поезд остановился, они пробежали мимо моего вагона — теперь я увидел их за работой. Солдат было пятеро, они выстроились в шеренгу и зарядили аркебузы. Серые рубахи с пятнами пота, рукава закатаны, штаны пришнурованы кое-как — вон у того, в помятом рокантоне, вообще свисают, выставляя на обозрение загорелую кожу. Но зато все стрелки — при оружии. На поясе у каждого короткая шпага, через плечо ружейная перевязь. Сошки воткнуты в землю, стволы аркебуз направлены в сторону ближайшей рощицы. До нее шагов триста — триста пятьдесят, причем триста — триста пятьдесят ровного поля, трава по щиколотку…