Дикий Талант - Страница 11

Надменный он был, этот граф. Доигрался. Придется отправлять весточку родным. Так и так… преставился ваш любимый Генри… Под поезд попал.

Где, интересно, находится этот проклятый Тассел?

Шкипер заглянул — и сразу отошел, борясь с дурнотой. Граф выглядел плохо — насколько плохо может выглядеть человек, которому выстрелили в затылок. Пуля, выпущенная с расстояния в восемь шагов, — и в голову? Молодец, Уто. Идеальный выстрел. Даже допросить такой труп невозможно, не то что оживить. Родственникам заботы меньше, родственники будут довольны… Во сколько обойдутся услуги некроманта?

Сарказм не помогал.

Уто представил, о чем судачат сейчас в вагонах, — и ему стало еще хуже. А о чем еще?

— А шкипер-то у нас, оказывается, герой…

— Во-о-от такого гуся подстрелил.

— …зия, — сказал подошедший цирюльник.

Шкипер вскинул голову. Резко, словно пытался свернуть себе шею.

— Что вы сказали, господин Кенцаллоне?

— Максимум — контузия, — повторил цирюльник. Толстые щеки, карие глаза и четыре подбородка, не меньше.

— Что?!

— Я говорю, в рубашке граф родился. Или череп у него — дай бог всякому. Пуля срикошетила… Представляете, шкип? О затылочную кость. Чиркнула и дальше полетела. Кусок кожи сорвала — отсюда и кровища. Чудеса да и только! Вы, шкип, не расстраивайтесь. Гильдия, конечно, все это дело тщательно расследует… но я думаю, все будет хорошо. В конце концов, я графу жизнь спас, — закончил цирюльник невпопад.

— Контузия?

— Да-да, шкип. Я же говорю…

Шкипер в эту секунду готов был расцеловать болтливого толстяка во все четыре лоснящихся подбородка… Смачно. Крепко. От души. Да хоть в тридцать четыре подбородка…

Доставлено: 18 июля 1676

Форма доставки: одержимость (временная)

Ответственный лоа: Мгембе

Мой милый Р.!

Прошло уже четыре года с того дня, как мы виделись с тобой в последний раз. Не скажу, что наше расставание было теплым (а ты скажешь?), но ты сам виноват: разве можно злить женщину, упорствуя в мелочах? Мужчины! По велевайте в делах in grosse, мы и слова не скажем, а дела малые — in kleine — оставьте слабому женскому разумению. Мужчина должен желать невозможного. Мы, женщины, простим мужчинам многое, — даже небрежение! — но только не скромность в мыслях. Как выразился однажды известный тебе Виктор, у мужчины должно быть «священное безумие замыслов». И никак иначе.

Милый Р., пойми, всегдашняя твоя жажда справедливости — при всей ее драматичности — была и остается всего лишь жаждой справедливости для одного. А этого, увы, маловато для величия. Было бы лучше — для тебя и всех нас, — если бы эта жажда уступила место другой, не менее благородной страсти. Я говорю о долге перед семьей. Восстановить величие нашей семьи — вот истинное дело in grosse. И даже in grosse aus grossen. Мой храбрый Р., я уверена, на этом поприще ты обретешь то высокое звание, которого достоин.

Элжерон говорит: время пришло. Согласись, милый Р., он редко ошибается. Даже ты, несмотря на твою нелюбовь по отношению к Э., должен это признать.

Заклинаю, забудь обиды, что нанесла тебе семья и некоторые из наших с тобой родственников! Прошу, будь выше этого!

Маран сказал, что теперь ты знаменитость. Правда ли это? Я не могу слепо полагаться на слова М.-тебе ведь известно, какое у него великолепное чувство юмора? Даже если это правда, ты достоин большего. Не изменяй заложенному в тебе величию! Умоляю.

У меня все хорошо. Я вышла замуж и вполне счастлива. Не думай, что от нового мужа ты избавишь меня так же легко, как от прежнего.

У Рэндома сейчас трудное время. У него режется талант, и Маран отвел его вниз. Сам знаешь, как это мучительно — да пошлет хаос мальчику сил! Я за него волнуюсь. Кстати, Рэндом — вылитая Ирэн, только глаза твои.

Жду тебя в Наоле. С момента отправления этого письма и до моего отъезда пройдет ровно шесть дней и десять часов. Постарайся успеть. Возвращайся, Ри!

С надеждой,

...

Р. S. Прости, но обстоятельства вынуждают меня воспользоваться таким способом доставки. Надеюсь, ты поймешь и не очень обидишься.

Р. Р. S. И только попробуй, засранец, не приехать!

Лота бы сказала: тщеславный зазнайка. Или того хуже: идиот.

Потому что только идиоты выпрямляются в полный рост и ждут, когда их подстрелят. Я гордо торчал столбом между Белым Пером и шкипером с компанией. Еще и шпагой размахивал…

Идиот. Зазнайка.

«Держитесь, мессир!» — закричал шкипер. Он оказался лучше, чем я о нем думал. Шкипер сбегал за подмогой. Вернулся с аркебузой, солдатами из охраны поезда, тремя дворянами — они укрылись при первых выстрелах в служебном вагоне — и двумя слугами. Из оружия, кроме алебард — пара пистолетов, несколько шпаг, рапира и еще один пистолет. Зато так называемый «каретный». Тяжелый, как не всякая аркебуза, с четырьмя стволами…

И не очень точный.

Впрочем, об этом я узнал позже.

Чап-п-п-п-п-п, кним-м-м-м-м-м.

Иги-ип-п-п-п-п-п.

Куда-то бесшумно уплыла земля. Желто-зеленое сменилось голубым. Оно было чистым, ярким и глубоким. Очень ярким и очень глубоким. Сквозь стеклянный небосвод, казалось, просвечивают звезды.

— Загадай желание, дурачок, — сказали звезды голосом Лоты. — Не так уж часто ты нас видишь…

В следующий момент их закрыла тень.

Надо мной медленно проплывало конское брюхо. Ремень подпруги, стремя — почему-то я видел только правое. Черная подошва с налипшими раздавленными травинками, шляпки гвоздей запачканы зеленым соком. Проплешины в конской шкуре… бледные, свалявшаяся шерсть — там, где натер ремень. Я видел все детали — все сразу. Я видел все изъяны, но они не казались мне изъянами — скорее наоборот. Мгновение чистоты. В этот момент я мог бы объять взглядом весь мир — и принимал его весь, без остатка.